Capы-Apкa - желтый хребет земли, край джигитов и пас­тухов. Еще тысячи лет назад здесь кочевали воинственные племена саков и скифов, нагуливая тучные стада овец, лошадей, верблюдов. Михаилу Пришвину очень хотелось увидеть и описать экзотику жизни киргизов-кочевников. "Вот уже целый месяц я блуждаю в степи по кочевым дорогам, а со мной блуждает мой двойник - "черный араб".    Черный араб - это поэтическое видение писателя, которое неизменно сопутствует Пришвину - реалисту в путешествии.

По дневнику писателя можно проследить, как шла одновременно работа Пришвина, как исследователя – этнографа, и как художника. Как первый готовил почву для второго, чтобы затем семя, добытое исследователем, талантом писателя превращалась в редкий художественный образ.

Как исследователь, Михаил Пришвин по крупицам из бесед, наблюдений собирал этнографический материал об особенностях жизни кочевого народа, его быте, характере.

Дни ожидания поездки в степь, охоты на архаров были наполнены прогулками по горам, встречами и беседами с местными жителями. Любопытству писателя нет предела – его интересует буквально всё, но в особенности его интересует кочевая жизнь казахов:  казахская свадьба,  барымта,  как делают кумыс, айран, курт, как ставят юрту, доят кобылу. какие масти лошадей, как по-казахски называются звезды и созвездия, полынь и ковыль. С каждым днем он все более убеждался, что приехал в необычайно интересный, малоисследованный край. Его живо интересуют охота на тигров в балхашских камышовых зарослях,  сказочная птица - розовое фламинго на озере Тенгиз,  святые пещеры в горах,  следы древних рудознатцев и многое другое. Пришвина, как писателя и исследователя, привлекают легенды, пословицы, поговорки казахского народа. "У меня в ауле круг и все рассказывают мне изречения" – отмечает Пришвин в дневнике. Пословицы и поговорки казахского народа алмазами рассыпаны на страницах дневника Михаила Пришвина. "Когда есть у тебя конь-иноходец, езди, узнавай земли, страны; когда есть чем угостить, "угощай людей", "Если гость с хорошими пожеланиями, то овца принесёт двух ягнят, если с худыми – последнюю задавит волк", "Горы, камни портит ветер, племя человеческое портят слова", «Кто много ездил, тот знает, что такое близко и далеко, кто много пережил, тот знает, что сладко и что горько». Красота ночной степи, близость звёздного неба не оставляют писателя равнодушным. Вот два дивных отрывка из дневника "Опять выглянул, какие громадные жёлтые звёзды догнали луну, распахнулись в золотой одежке, низко-пренизко. Если бы мальчик ловил звезды сачком, как бабочек, то непременно поймал бы эту распахнувшуюся звезду".

«В юрте много отверстий. Вся юрта похожа на воздушный жар, и мы летим где-то по небу. Открыли и шар опустился. Опять просыпаюсь, мы на земле, открыта дверь юрты, лунный свет, стада, старика нет. Старик бродит между стадами, дальше и дальше… Звезды при лунном свете, особенно зелёные и какие-то зелёные волны и впадины и звезды во впадине. Старик вернулся и запел песню… Хорошо, как-то особенно. Откуда песня? Что она значит? Просвет от старика куда-то, он ухватил часть степной истинной жизни и вот когда все спят, поёт…

Кто видел звезды из аула, того они будут всегда сопрвождать. Когда-нибудь и на Невском проспекте я увижу те же звезды и скажу:  вот семь воров, вот шолпан, вот гибель ослов (названия звезд по казахским народным поверьям – В.Н.)

По страницам дневника, как алмазы, рассыпаны тончайшие наблюдения художника. Вот некоторые его записи. «Глаза верблюда. Как уродлив. Как нелеп его вид, похожий на птицу. Но почему-то, встречаясь с верблюдом в пустыне. Долго не можешь оторвать взгляд от его глаз. В этих отрешенных от жизни глазах чудится какой-то сознательный и, главное, давно-давно взятый крест на себя. Что-то бесконечно более глубокое и сильное, но дикое. Нелепость природы и величайшее сознание этой нелепости. И вечный укор красивому и упрек».

Красота ночной степи, близость большого звездного мира оставили глубокий след в душе писателя приводят его к философским раздумьям.

«Когда ночью при луне ехал и думал: неужели это все только декорация. Неужели связана жизнь этих звезд с жизнью людей так, что значение их не потухает…»

«Сколько препятствий на пути к звездам…И все народы, все люди думают. Что такое звезды. Все хотят приблизиться к ним. Понять их… Но это невозможно…К звездам. К звездам поднимется эта старая земля…А может быть звезды спускаются к ней…Это  здесь уже…, а там далее в совсем голодной пустыне… Там только дикие кони спешат перебежать от оазиса к оазису…туда поднимается земля… И может быть когда-нибудь в самом деле…(четыре слова неразборчивы – В.Н.) и только песок  желтый, желтый и воздух чистый, чистый и тишина… И там в особые минуты, звезды спускаются к самой земле…» Эти провидческие мысли писателя удивительно совпадают с реалиями истории, реалиями жизни. Известно, что в той «голодной пустыне» , о которой писал Пришвин, впервые в истории человечества  человек шагнул в бездну Вселенной навстречу звездам.

"Счастливая страна! Тут баранина жирная и кумыс пьянящий, как вино, лучшая в мире страна для пастухов," - говорит Пришвину его спутник Исаак Енотов.

В поездке по степи писатель побывал во многих юртах, бедных и богатых, и везде его встречали, как дорогого и желанно­го гостя, просили войти в юрту.

«Аманба.

- Руки здоровы,  ноги здоровы. Овцы здоровы, верблюды, ко­ни - все здоровы, и у них и у нас. Слава Богу, Аман!».

В юрте располагались на ярком ковре или кошме, вокруг низкого круглого столика, свернув ноги калачиком под себя, а под спину укладывали подушку. Сразу же начинался неторопливый бесхитростный разговор, в котором, как в зеркале, отражается доброта, отзывчивость и радушие хозяина.

В это время пожилая aпа приносит ведерко с кумысом и половником перемешивает его. Хозяева на стол ставят чашку со сливочным маслом и рассыпают по столу лепешки и баурсаки.

Одна-другая кисюшка кумыса и тело расслабляется, а воображение начинает рисовать поэтические картины.

"Юрта… Луна вверху, как в театре", - отмечает Пришвин в дневнике.

Писатель с теплотой отмечает гостеприимство степных жителей: "Ведь степь такая… прямо удивительно, спи на лошади, взял с собой только плётку и ничего больше. Пропал хоть месяца на два, хоть на год. И буду сыт и все…"

23 августа он едет в аул Токмета. "Сам Токмет широк, усики, как крысиные хвостики". Эти "хвостики" неоднократно упоминаются в его очерках. 4 сентября он вместе с Чанчиковым и Дебоганом едет к "богачу Турсунову". Эти поездки послужили основной для написания "поэтической вещи Черного араба".  Все увиденное им в жизни, получает в очерке сказочное перевоплощение

На пегом коне он едет в гости к самому"степному царю".  Навстречу писателю "царь Кульджа" высылает шестнадцать молодых джигитов в лисьих и бараньих малахаях, их седла украшены серебря­ной резьбой. Среди них есть поэт, есть певец, а также музыкант и учитель. На зеленом жайлау у подножия невысоких каменистых сопок, как чайки, раскинулись белые юрты «царя Кульджи», ­владельца 8000 степных коней. Он находится здесь последние дни, развлекаясь охотой с орлами и соколами. У него уже все готово для перекочевки на зимние пастбища - кстау.

И вот Пришвин в просторной юрте видит «отца пастухов»  Кульджу, его «круглый широкий тыквенный лик» В шапочке-тюбетейке, вышитой золотом, "мелкие, всё замечающие глаза, широкий пестрый халат, прикрывающий вместилище не одного ведра кумыса", - вот и весь степной царь. Тот показывает петербургскому писателю свои несчетные стада. Вечер. «Всюду доят коз, кобыл и верблюдиц. Длинное ухо мигом разнесло весть по соседним аулам, что у Кульджи гость из далекой столицы. Верхом и пешком, идут и едут к Кульдже его многочисленные родственники. седобородые старики». Уже для гостя зарезали лошадь, горит костер. готовится кумыс.

«Полилось кислое, пьянящее молоко на разгоряченные сердца. На всю ночь запировал Кульджа, а утром отдал приказ о перекочевке» Такой мы видим жизнь степного царя.

На обеде у "степного царя" Токмета писателю по степному обычаю преподнесли баранье ухо, "чтобы лучше слышал и записывал истории…"

24 августа в лавке у Дебогана Михаил Пришвин из уст каркаралинца Курманова впервые услышал народную поэму о любви юноши Козы и красавицы Баян. А 15 сентября  перед самым отъездом из Каркаралинска вечером у Лазаря устроили читку поэмы о Баяне и Козы, опубликованной в февральском приложении к журналу "Нива" за 1898 год. По возвращению в Петербург серые глаза красавицы Баян продолжают будоражить воображение писателя. В октябре Пришвин конспектирует поэму  о Баян-Сулу и Козы-Корпеш и эту легенду о любви вводит в свой рассказ "У чертова озера", опубликованный в марте 1910 года в "Русских ведомостях".

2 сентября Михаила Пришвина вызывают к уездному начальнику. Наконец поступил пакет из Семипалатинска, подтверждающий личность и цели поездки Пришвина.

Уже в реалистическом очерке «Адам и Ева» Пришвин пишет "Всякий, кто видел киргиза, выбирающего для заезжего гостя лучшего барана, и потом попадет к джатакам, первым земледельцам, тот ужаснется. Он увидит кругом нищету, голодные рты, волчьи глаза, уйдет от них обманутый, унеся впечатление величайшего падения человеческого существа». Таковы контрасты степной жизни, которые пришлось увидеть и прочувствовать писателю.

«И нельзя было представить себе землю, где можно бы быть просто счастливым», -   таков итог поездки писателя по степи.

Очерки "Адам и Ева" и "Черный Араб" принадлежат к числу лучших произведений раннего творчества писателя.

А.М.Горький в письме к русскому писателю А.В.Амфитеатрову в ноябре 1910 года писал: "Вчера ночью взял книжку "Русской мысли" и на полчаса забылся в глубоком восхищении…

Тo же, думаю, будет и с Вами, когда Вы прочтете превосходную вещь Пришвина "Черный араб'! Вот как надо писать путевое, мимо идущее, Этот Пришвин вообще – талант». Великого Максима Горького очаровала свежесть и поэтичность языка Пришвина.

В своем дневнике в сентябре 1947 года Пришвин пишет: «С большой радостью, перечитав теперь,  через двадцать восемь лет после первого напечатания, служебный очерк "Адам и Ева" и праздничный "Черный араб", напечатанные в 1909 году в "Русских ведомостях" и "Русской мысли", я с чистой совестью "поэта в душе" могу теперь ими иллюстрировать свою мысль, и, может быть даже сказать: моя поэзия есть акт моей дружбы с человеком, и в ней мое поведение: пишу - значит люблю».

Критика отметила очерки Пришвина, как новое слово в литературе, как новый этап в творчестве молодого писателя. Пришвин в своем очерке пишет, что "мое степное произведение "Черный араб" освободило меня от необходимости писать в газеты на злобу дня". Таким творчески успешной оказалась  поездка Михаила Пришвина в Каркаралы.